От карьеристки до беженки — дорога, длинною в 2 500 км.
Журналистка Коринне Редферн встретилась с беременной беженкой и матерью двоих детей Аишей в Греции и сопровождала её на пути в Германию, чтобы узнать, что заставило её покинуть свою страну и каким она видит свое будущее.
«Мне совсем не нравится видеть себя в качестве беженки» Я жила в прекрасном месте в районе города Алеппо. В свои двадцать лет я изучала людей, путешествовала по стране, и в итоге устроилась инженеркой в области гражданского строительства. Шесть лет назад, в возрасте 34 лет, я встретила своего мужа. Он был врачом, но я помню, что я не была особенно впечатлена, когда мне его представили. Он же напротив, довольно быстро предложил, выйти за него замуж. Потом я сдалась, потому что, я считаю, что где-то глубоко внутри, я знала, что он был тем — «правильным». С тех пор мы были неразлучны. Наш дом был старым и красивым, большие комнаты с высокими потолками, белые стены и плиточный пол. Днем мы работали, а вечера проводили с нашими друзьями – ели, слушали музыку … всё совсем по-обычному.
В начале у меня не было страха, когда вещи только начали меняться. Я не ожидала, что это коснется меня. Однако, после нескольких месяцев борьбы восставших солдат против президента Башара аль-Ассада, посыпались первые бомбы. Все разнообразные группировки начали нападать друг на друга. А потом еще и ИГИЛ попытался захватить страну. Я палестинка, но война в Газе не идет ни в какое сравнение с этим. Не было водопровода, электричества. В отдельных регионах законы были ужесточены. Нам запрещалось иметь фотографии на телефонах и использовать товары из США, а также с наступлением темноты выходить из дома. Кто отказывался, тот исчезал. Мы больше не выходили вечерами и не встречались с друзьями. Я часто лежала без сна и слушала, как разрываются бомбы, спрашивая себя — «переживем ли мы эту ночь?»
Я продолжала ходить на работу, хотя там было нечего делать. Война продолжалась, но всё остальное осталось стоять. Идешь по улице и никого не видишь. Все прятались в задних комнатах своих домов без крыши, за стенами, которые были разрушены. После рождения моей первой дочери — Шам, моя семья не смогла приехать. Уже больше года нельзя было путешествовать. Я была беременна моим вторым ребенком — Бисан, когда начали бомбить улицу, на которой мы жили. С Шам на руках, я схватила сумку с моим паспортом внутри, и побежала. Мы арендовали другой дом и еще один , который должен был быть безопаснее. Тогда запасы пищи шли к концу, остался только сухой рис в каждый прием пищи.
Только в апреле этого года, когда я была беременна в третий раз, я поняла, что мы должны уходить. Ребенок не был запланирован. Сначала я желала, пусть он умрет во мне. Лучше, чем в такой стране воспитываться в полном страхе. Шам и Бисан никогда не могли играть на улице, никогда не ходили в детский сад и не пойдут, возможно, даже никогда не смогут пойти в школу. По-прежнему мой муж не хотел пойти с нами. Как врач, он чувствовал себя обязанным остаться там. Пять месяцев мы ежедневно спорили, но, в конце концов, он отпустил нас идти. Последнее, что он мне сказал, было то, что я должна хорошо позаботиться о себе и детях.
ПРОЩАНИЕ
Я думала, мне нужен чемодан для переезда. Но когда он действительно приехал, я поняла, что только мы нужны сами себе. Если у тебя достаточно сбережений, люди проведут тебя куда угодно – даже через границы. Я взяла наши свидетельства о рождении, мой диплом, сумку с медикаментами, лейкопластырь и сменную одежду для моих дочерей. Я мусульманка, но обычно не ношу хиджаб. Но, я укрылась под никаб, который покрывал мои волосы, шею и тело, чтобы привлекать к себе как можно меньше внимания. Я завернула мой паспорт в пищевую пленку, и наклеила себе на живот. Рано утром, в сентябре, я помахала моему мужу в последний раз и покинула город. Я носила Бисан на руках, Шам шла рядом со мной, пыталась не отставать. Вместе мы шли дальше и дальше. Если Шам уставала, я рассказывала, что ребенок в животе тоже устал и поэтому я не могу нести еще и её.
Ночью нас и еще 20 человек контрабандой забрал грузовик. Тогда наше движение продолжилось. Когда мы приблизились к турецкой границе, я оплатила водителя, который переправил нас через границу. Четыре часа мы должны были прятаться сзади в машине, пока проезжали блок-посты. Затем мы отправились в 14-часовое путешествие на автобусе в Измир, город, расположенный на побережье. В 2 часа ночи мы нашли отель, где прятались три дня. Мы вообще не могли выбраться – ни за едой, ни на свежий воздух. Ничто не стоило риска быть пойманными и отправиться обратно.
В какой-то момент пришел другой контрабандист и сказал, что возьмет нас троих за 1500 евро в Европу. Он посадил нас вместе с 30ю другими в фургон. Никто не знал, куда нас везли. Затем они кричали на нас, что мы должны были выйти и часами брести через лес. Ранним утром мы вышли на поляну. Повсюду, куда ни взглянешь, было полно хлама: лежали сваленные пустые бутылки, банки, упаковки и старые остатки пищи. Нам пришлось остановиться там и ждать. Не было никакой тени. Все больше людей приходили. Было жарко и солнце опаливало наши лица. У меня была только одна бутылка воды и такой большой страх, что её не хватит, что я давала Шам и Бисан только несколько капель смочить губы всякий раз, когда они снова начинали плакать.
Настал вечер, когда проводники вернулись и повели нас к нашей лодке. Надувную лодку качало, казалось, она перевернется и опрокинет нас в море. Меня тошнило. Более чем 50 человек ютилось на борту, все было мокрое, я не могла двигать ни моими руками, ни ногами. Спасательные жилеты мало успокаивали. Кто не умел плавать, не имел никаких шансов. Когда мы достигли Северного берега греческого острова Лесбос, я не могла вымолвить ни слова. Я прижала обеих дочерей к себе и зарыдала.
ЧЕРЕЗ ЕВРОПУ
Когда мы добрались до Кара-Тепе, главный лагерь на юге острова, была уже глубокая ночь. Нам не разрешалось взять такси и поехать в отель, хотя все были пусты, и у меня были деньги. Освещая телефоном в темноте, мы спотыкались, пробираясь к палаткам. Острые камни чувствовались сквозь пол шатра, а сложенные вместе картонные коробки служили нам кроватью. Наша одежда была все еще влажной от морской воды, ведь ничего не было на смену. Шам и Бисан спали, но я еще долго лежала, дрожащая и испуганная.
Утром в лагере началась суета. За ночь прибыло 2000 человек. Запах аммиака висел в воздухе и вокруг было полно мух. Я не знала куда идти, с кем я должна говорить, и как всё устроено. Так что я осталась сидеть в палатке и ждать, когда высохнут наши вещи. Через громкоговорители нам сказали, что мы должны встать в очередь, чтобы зарегистрироваться. Я одолжила одежду для Шам у семьи рядом с нами и пошла с ней в туалет. Один мужчина оттолкнул её с пути. И она упала в отвратительную вонючую грязь. Слезы наполнили мои глаза, я стала плакать, а малышка сжала мою руку и сказала — «Не плачь». Конечно, я заплакала еще сильнее.
После регистрации я купила нам билеты в Кавалу. Девять часов спустя мы садились на корабль, в то время как греческие мужчины уставились на меня и что-то бормотали себе под нос. Следующие 1500 км мы прошли размыто – один поезд за другим, один автобус за другим. Салоники через Идомени и Гевгелия после Сланиште , Прешево, Белград, Хоргош, Рёжке, Хедьешхалом. Вперед и вперед, шаг за шагом. Яцан, 19-летний парень из Дамаска, увидел, как я споткнулась, и взял Шам на плечи, в то время как я носила Бисан. В Сербии мафия была везде и пыталась нажиться деньгами на нашем горе. Устанавливала двойную цену за несуществующие автобусы (их просто не было). В Венгрии нам повезло: границы еще не были закрыты, но мы провели два часа в закрытом стоящем поезде. Когда мы подъехали к Вене, я почти не спала последние три дня. Моя спина болела, как и мои ягодицы, и у меня всё было клейким от пота и пыли. Мы стояли в очереди 6 часов, чтобы купить билеты в Мюнхен. Бисан плакала, пока Шам молча, сидела на руках у незнакомого человека. Ночью я нашла гостиницу. Из моего номера я отправила мужу WhatsApp сообщение.
На следующий день мы сели на поезд. Я выглядывала в окно, мимо проносились зеленые поля. Однако в Зальцбурге поезд остановился, и полицейские стали кричать на нас, что мы должны сойти с поезда. Тех, кто не имел гражданства ЕС, не пустили дальше. Арабский таксист сжалился над нами и объяснил, как дойти пешком в Германию. Мы сели на автобус в деревне недалеко от границы, а потом просто шли через горы. Мне было не важно, как идти в Германию, я просто хотела куда-нибудь, где безопасно. Когда я прошла табличку с надписью „Федеративная Республика Германия”, я наконец успокоилась.
БУДУЩЕЕ
Этого не должно было, так сразу случится, конечно. Но через 55 минут полицейские нас поймали. Нас обнаружили, когда мы сидели на краю дороги. Наша одежда, сумки и цвет нашей кожи позволили без труда понять, что мы незаконно въехали в страну. Нас посадили в полицейскую машину вблизи города Фрайлассинг. В три часа дня мы были опрошены с переводчиком – «Откуда вы знали, как можно въехать в Германию?. Вы заплатили кому-то за то, чтобы он вас сюда привез? Куда вы едете?» В 23 часа нам сказали, что мы можем доехать до вокзала, если заплатим 50 евро за такси. Мы получили разноцветные браслеты – такие, как выдают на фестивалях или вечеринках, а в полночь наша группа поехала в Мюнхен. Когда мы были в пути около часа, Шам приснился кошмар, и она проснулась от собственного крика.
Я знала, чего ожидать, когда мы прибудем в Мюнхен – я была только на пути в безопасное место, которое я могу себе представить – место, где мы будем ждать, чтобы вернуться в Сирию, когда война закончится. Все, кого я знаю, хотят вернуться. Я верю, что смогу найти друзей в Германии и начать изучать язык. Но нашу первую ночь мы провели на скамейке, а следующей нас привезли в старые армейские казармы. Там мой паспорт был конфискован и до сих пор никто не сказал мне, когда я могу забрать его. Здесь холодно. Мы все больны гриппом, но нет лекарств. Я боюсь быть здесь забытой, и иногда я чувствую себя так одиноко, что мне тяжело дается, не плакать все время.
Я знаю, здесь мы в безопасности. И я знаю, нам повезло. Вот и все, что имеет значение. Но мне постепенно становится ясно, что приезд в Европу не означает конец наших проблем. Приезд в Европу — только начало.
Corinne Redfern And this is how I ended up travelling across Europe with a refugee family in the first place http://www.marieclaire.co.uk/blogs/551259/marie-claire-traveled-from-greece-to-germany-with-a-refugee-family.html …
Источник на немецком: Von der Karrierefrau zum Flüchtling – Die 2500 km lange Reise einer syrischen..
Was bringt eine Frau dazu, in einer Nacht-und-Nebel-Aktion ihr Zuhause und ihr Land zu verlassen und..
Перевод на русский Евгения очнева. Специальо для Soc-Fem
]]>
Большинство исследований сообщают, что у мужчин также более высокий доступ к технологическим ресурсам. Участки, под управлением женщин, на 30 процентов обрабатываются менее эффективно и интенсивно по таким показателям как, удобрение почвы, использование пестицидов и обработка земли, когда члены семьи чаще трудятся на мужских участках, нежели на женских. Ученые пришли к выводам, что если бы женские хозяйства имели равный доступ к производительным ресурсам, это смогло бы увеличить урожайность на 20-30 процентов и поднять общий объем производства в развивающихся странах на 2,5-4 процента, что в свою очередь сможет сократить число голодающих во всем мире на 12-17 процентов.
Это особенно важно сегодня ввиду гендерной специфики аграрной экономики. Значение сельского хозяйства постепенно уменьшается и его доля во вкладе в ВВП и занятости снижается. Это означает, что, как правило, идет отток мужчин из сельского хозяйства, вследствие чего оно феминизируется. Мужчины часто мигрируют на длительные сроки в поисках дополнительных заработков в других секторах. Частично это происходит из-за социальных норм, касающихся гендерных ролей. Более высокий уровень образования, в среднем, предоставляет мужчинам больше возможностей для занятости вне сельского хозяйства. В некоторых азиатских странах доля женщин в сельском хозяйстве оставалась стабильной в последние годы 40%-50% от общей рабочей силы сельского хозяйства (30% в Индии). Она даже сократились в Малайзии и на Филиппинах. Тем не менее, выросла в КНР, и особенно в Пакистане (сегодня на 30%, втрое больше, чем 30 лет назад) и Бангладеш (выше на 50%).
Феминизация происходит также и в животноводстве. В глобальном масштабе женщины составляют две трети из 600 миллионов бедных животноводческих хозяйств в мире. Их роль особенно важна в ряде азиатских систем интенсивного животноводства, где по оценкам, более чем три четверти задач — таких как кормление, уход за животными, доение — выполняют женщины В Индии женщины составляют 55%, в то время как их участие в работе, связанной с уходом за животными выше 77%, и они составляют 93% людей, занятых в молочной отросли.
Кроме того, доля занятости женщин в сельском хозяйстве варьирует от урожая до урожая, и от животного к животному в животноводстве. В КНР, например, традиционного разделения труда, где женщины занимаются свиньями и курами, а мужчины крупным рогатым скотом, овцами, козами и пастбищами. В Непале, женщины отвечают за сбор корма, транспортировку и кормление животных, в то время как мужчины удоем коров и продажей молока.
Источник : Gender equality and food security : women’s empowerment as a tool against hunger. Asian Development Bank, Mandaluyong City 2013
Перевод на русский Евгения Сочнева. Специально для Soc-Fem
]]>
От переводчицы:
Автор статьи в первую очередь рассматривает клише, которые повлияли на мужскую гендерную идентичность. Он не только приводит причины зародившихся стереотипов, таких как борьба за власть или её легитимизация, но и показывает посредством исторических событий того периода, как государство применяет маскулинность в собственных интересах, вовлекая граждан в националистические идеи и войны. К сожалению, подобные процессы характерны не только для Англии и её теперь уже бывших колоний, но и актуальны сегодня, пожалуй, во всем мире. Здесь, безусловно, имеет смысл также осветить те проблемы, с которыми столкнулись женщины в среде агрессивной маскулинности того периода. Автор вскользь упомянул, что всё, что не подходило под понятие «мужского характера» клеймилось женским, а значит слабым и негативным, а посему подвергалось насмешкам и осуждению. Интересно в этой связи то, что конец 19 века — начало 20го веков характеризуются борьбой за права женщин (движение суфражисток). И здесь стоит вспомнить, что частичные избирательные права женщины получили в 1918 году и лишь 1928 году полное право голоса, хотя пик активности суфражисток напротив пришелся на годы до Первой мировой войны. Если изучить хронологию событий, то становится ясно, что английские имперские претензии прямым образом повлияли и на женщин, которые не просто ослабили свою борьбу, но полностью от неё отказались под влиянием распространения идей «службы во имя Родины». Право голосовать для женщин стало возможными в первую очередь благодаря тому, что после войны стало понятно, что женщин также можно использовать, как инструмент на благо государства, и для этого требуется пойти на некоторые уступки. И речь идет не только о конкретных работах женщин, например, в тылу, но и использования образа женщины, прежде всего как жены и матери, которая находится в опасности и требует по причине своей мнимой слабости необходимой защиты. А ради защиты можно подспудно завоевать половину мира.
Викторианский концепт мужественности.
|
Первая половина 19го века для Великобритании стала временем кризисов и переломов. Экономическая основа страны в течение всего лишь нескольких десятилетий сменилась с сельского хозяйства на стремительно развивающуюся индустрию. Такие процессы как урбанизация и внедрение техники привели к социальным перераспределениям, гдн дворянская верхушка оказался в ситуации, когда требовалась постоянно возрастающая потребность в легитимизации собственной власти по отношению к растущей буржуазии. Одновременно империя неумолимо росла и требовала кадров для управления гигантской колонией во всех частях света. Интеллектуальная и религиозная уверенность столкнулись с подъемом естественных наук и, прежде всего с дарвиновской революцией.
Одна из реакций на эти разнообразные перевороты, которые результировали основное настроение неуверенности, религиозных сомнений и разочарований, стала культивация идеала сильной и изначальной мужественности. Через подчеркивание мужских ценностей. Впервые эта идея была опробована старыми руководящими слоями, пытающимися сохранить свой авторитет. Ростки этих стремлений взошли на почве популярности Общественных школ, а также в патриотически-ориентированных учебных программах Оксфорда и Кембриджа.
В дальнейшем, эту инициативу переняла буржуазия, стремившаяся к расширению своей власти. Центральное понятие в этой ранне-викторианской буржуазной концепции маскулинности стал «характер». «Характер» в данном случае построен на чисто «мужских свойствах», то есть физической мужественности в качестве добродетели.
Решающее значение для потребностей среднего класса было то, что имелись в виду те качества, которые можно приобрести. Например, идеальное состояние полного самоконтроля может быть достигнуто путем укрепления силы воли и «тренировки характера». Вместо этого чувственные импульсы последовательно маркировались как „женственные“ слабости.
Приобретение «характера» как и мужественности, связано здесь с усилением власти. Подавление страстей, преодоление слабых «женских» сторон неизбежно вылилось в усиление собственной позиции. Эти мнимые корреляции важны не только потому, что являлись доминирующими к концу 19 века для викторианской буржуазии в Великобритании, но и стали привлекательными для британских колоний, например, существенно повлияли на развитие индийского национализма.
В середине 19 века вновь проснулся интерес к важной составляющей маскулистских ценностей, а именно к физическому аспекту выражения мужественности: идеализации физической силы и атлетической мощности. Решающий импульс для этого движения дали английский писатель и проповедник Чарльз Кингсли и его кампания по созданию христианской маскулинности. Ошеломляющая реакция на его книги и проповеди, в которых он, помимо прочего, насмехался над женственными практиками, такими как культ Марии, и постулировал деятельное христианство, в котором мужественность должна играть доминирующую роль. Тем не менее, его идеи были противоположностью описанному выше основному концепту викторианского уничтожения чувственных порывов, так как они признавали наличие животных сторон мужчины. Эта конфронтация эффективно предотвратила радикализацию одного из концептов. Однако можно утверждать, что агрессивные телесные идеалы Кингсли повлияли на несколько поколений молодых британцев, и впоследствии воплотились в культах командных видов спорта, таких как футбол и крикет, и не в последнюю очередь в организации бойскаутов и других, схожих по духу сообществ.
|
|
Таким образом, идеал мужского характера вошел в моду между 1830 и 1870 годами. На смену самообладанию и целостности все больше и больше приходили неоспартанские культы и репродуктивные способности мужчин, в частности телесная сила, выносливость и агрессивность. Важную роль здесь сыграло насаждение этих практик в спортивных залах государственных школ и элитных университетах. Это политика проводилась с такой преданностью, что отодвигала интеллектуальное образование на второй план. Не случайно на этом этапе возникает негативный стереотип женоподобного «книжного червя». Эта тенденция усиливается в годы, предшествующие первой мировой войны…
Важная причина заключается, вероятно, в том, что Британская империя разрасталась именно в этом промежутки до громадных размеров. Для контроля колониальных территорий была необходима военная и административная элита, которая была бы в состоянии даже при неблагоприятных обстоятельствах, решительно разобраться с возникшими проблемами. Интеллектуальный блеск и способность к критической саморефлексии при этом оказались менее востребованы, нежели физические нагрузки и высокая готовность к риску. Физическое воспитание в целом и, в частности, командные виды спорта при этом предложили идеальный вариант для обучение в таких экстремальных ситуациях.
Концепция все больше и больше сменялась с индивидуальной ориентированности на на общество или нацию. «Национальный характер» обуславливался, как считалось, успешностью или неуспешностью нации.
Джон Стюарт Милль использовал эту идею для объяснения привилегированного положения Великобритании в мире. Хотя эти национальные стереотипы появились несколько ранее, и носили определенные социально-дарвинистские оттенки. После, эволюционный теоретик и социолог Герберт Спенсер утверждал, что достижение «национального характера» возможно путем целенаправленного влияния через воспитание фиксированных привычек, в долгосрочной перспективе это должно было влиять не только на нервную систему, но и генетический материал, который определит характер будущих поколений.
Эти рассуждения проходили в Англии на рубеже 20 века все чаще в связи с полемикой о «национальной эффективности», так как считалось, что Англия все дальше отстает в «гонке наций», проигрывая Германии, США и даже Японии. Ситуация была объяснена рядом структурных недостатков и с общим ухудшением «расового здоровья» и наследственного материала. Страх перед «физической и ментальной деградацией» и призрак проигранной войны (1899-1902), казалось, только подтверждали эту теорию.
Комплекс мер, который должен был восстановить национальную эффективность, опять-таки вытекал в еще более широкое распространение «мужских ценностей». Для достижения всеобъемлющего улучшения «национального характера» теперь были привлечены народные массы трудящихся, которые также должны усвоить твердость имперских идеалов, мужских ценостей. Эта попытка нашла выражение в скаутском движении, которое было начато в 1907 году офицером Баден-Пауэллом с целью «произвести патриотичных и полезных граждан».
Источник: Fischer-Tine, Herald: “Character Building and Manly Games”: Viktorianische Konzepte von Männlichkeit und ihre Aneignung im frühen Hindu Nationalismus’, in:Historische Anthropologie, 9 (3), 2001, S. 432-455.
|
|
|
]]>
«Радикальные женщины Нью-Йорка» (англ. New York Radical Women) — левая феминистская группа, действовавшая в США в 1967—1969 годах. Была основана в Нью-Йорке осенью 1967 года феминистками Шуламит Файрстоун и Пэм Аллен. Первоначально в неё входило около 20 женщин — сторонниц «новых левых». Среди них были, в частности, такие известные деятельницы феминистского движения, как Кэрол Ханиш и Кэти Сарачайлд.
«Радикальные женщины Нью-Йорка» были представительницами «второй волны» феминизма. Они участвовали в первой крупной демонстрации Движения за освобождение женщин и в акции протеста против конкурса «Мисс Америка» в Атлантик-Сити 7 сентября 1968 года.
Возможно, самый знаменательный протест группы в истории произошел в 1968 году в городе Атлантик‑Сити, штат Нью‑Джерси, во время конкурса красоты «Мисс Америка».
Небольшая группа демонстранток пикетировала кокурс красоты лозунгами «Давайте оценивать себя как людей» и « Мы личности , а не сексуальное мясо».
Они притащили с собой живую овцу и короновали ее «Мисс Америкой», а затем побросали свои туфли на шпильках, бюстгальтеры, бигуди и щипчики для бровей в «Мусорный бак Свободы».
]]>
Женщины из касты далитов ловушке патриархального общества.
Женщины из касты далитов (экс-неприкасаемые) оказались в ловушке патриархальных общества, где они являются собственностью мужчин и подвергаются наибольшей дискриминации, что делает их ключевыми объектами насилия во всех сферах жизни. Для них доступ к правосудию ничтожно мал, что позволяет систематически грабить, насиловать и обманывать этих женщин. Полиция отказывается принимать их жалобы, а суды не только не обвиняют угнетателей, но и наказывает самих женщин, когда те пытаются противостоять этой системе.
Глобальный Индекс рабства сообщает, что половина людей на планете являются «современными рабами». Низшие касты и малые племена находятся в наиболее уязвимом положении, особенно, когда речь идет о женщинах и детях. Так по международным оценкам свыше 80% подневольных работников относятся именно к этим слоям населения. Так женщины — далитки используются в качестве долговых рабынь, как чернорабочие, в швейной промышленности, сельском хозяйстве и проституции по всей Южной Азии.
Например, по статистике около 1,3 млн. человек, в основном женщины, зарабатывают себе на жизнь, занимаясь уборкой традиционных индийских туалетов, в которых не используется вода. И хотя такой вид устройства уборных противоречит законодательству, однако, Индийские железные дороги являются одним из крупнейших работодателей в этой области. Ежедневно более 14 тыс. поездов перевозят около 25 млн. пассажиров, все испражнения которых остаются на путях длинною в 65 тыс. километров. Все эти человеческие испражнения очищаются вручную, без перчаток и каких-либо средств защиты исключительно работниками и работницами далитами.
В 2014 году Human Rights Watch и ЮНИСЕФ опубликовали доклады о дискриминации в области образования для далитов, где говорится, что ученики и ученицы часто игнорируются учителями и подвергаются травле в учебных заведениях. Немалой проблемой является и то, что многие дети далитов, прежде всего девочки вынуждены бросить учебу ради заработка уже в начальной школе, средний возраст которых в части индийских штатов составляет 10 лет. Уровень неграмотности женщин-далиток только лишь в Бангладеш на сегодняшний день составляет около 96%.
Кастовой и гендерной дискриминация влияет и на оказание медицинской помощи, доступа к воде, средствам санитарии и другим основным услугам, что сильно влияет на их благосостояние и возможности женщин — далиток. Правозащитные организации особо подчеркивают и проблемы земельных и имущественных прав. Женщин — далиток часто подвергаются принудительному выселению из своих домов или с земли доминирующими кастами.
Рой, Арундати. Доктор и святой/ Уничтожение касты / под ред. С. Ананд. Индия, 2014. -С. 35-36.
Перевод текста: Евгения Сочнева Специально для Soc-Fem
]]>
Откуда берётся и как работает культ семьи? Почему его пропаганда оказывается всё более эффективной, интенсивной и бескомпромиссной? Какие последствия это имеет для внутрисемейных отношений, личности и гражданского самосознания? Для чего всё это делается и кому это нужно? Данная статья посвящена рассмотрению этих и других вопросов.
Один из самых тиражируемых образов современного российского общества — образ семьи. Реклама, СМИ, глянец, доморощенная философия социальных сетей, клерикальная риторика, оформление женских консультаций, киноиндустрия, эстрада, госпропаганда — все эти институты апеллируют к образу семьи как к абсолютному пределу того, чего можно желать и что можно помыслить в качестве счастья.
На вопрос о том, что в жизни человека является главным, большая часть населения России уже лет 20 как строем уверенно отвечает «семья». Не совесть, не развитие, не познание, а именно семья. Даже студенчество в анонимных анкетах оказывается не в силах представить себе мечту, не связанную с семьёй.
Громадная часть городского пространства и предметов, циркулирующих в нём — несёт на себе изображение семьи. Семья — на плакате, рекламирующем кредит — как будто крупная сумма денег не может быть нужна, скажем, амбициозному фотографу для кругосветного путешествия, или молодой профессорше — для приобретения собственного жилья. На коробке с овсянкой — семья. Как будто овсянку не ест одинокий гениальный физик, или пожилая учительница, живущая вдвоём с любимой сестрой. На рекламе спорттоваров — семья. Как будто их не приобретают бездетные однополые пары. На заставке банкомата — семья. Как если бы им не пользовались люди, не имеющие возможностей завести семью или имеющие травматичный семейный опыт и избегающие его повторения.
Семья шантажирует нас своей стерильной (и почти всегда арийской) идеальностью на каждом углу, проверяя нас на «нормальность». Семья, отовсюду пристально подглядывающая за нами, заставляет большую часть людей хотя бы иногда сомневаться в себе и чувствовать себя либо неудачниками, либо маргиналами. Либо наоборот — теми, кто достиг истины в последней инстанции.
Последнее — самое главное. Ведь во многом именно ради этого всё и делается. Смысл жизни — вещь непонятная и загадочная. Где его искать — никто толком не знает. Зато каждый знает, что без него — как без штанов. Думать о смысле жизни — возвышенно и правильно. И если ты не просто какой-то потребитель и бессмысленный человек, а личность, то после двадцати хотя бы по праздникам думать о нём ты просто обязан.
Но где взять термины, в которых о нём можно думать? Тут-то и приходят на помощь простые и старые как мир образы. Ведь если они такие старые — значит, они надёжные и проверены временем. Не просто же так деды жили-воевали-завещали.
Впрочем, эта консервативная логика никогда не верит в себя до конца: часто она настолько близорука, что парадоксально скатывается в вульгарный позитивизм, не брезгуя рассуждением о жизни человека и общества при помощи параллелей с миром животных: животные плодятся, и нам пристало. Неважно, что семейные структуры у всех животных видов предельно разные и в большинстве случаев вовсе отсутствуют.
Короче говоря, идея о том, что смысл жизни любого человека — в семье — чрезвычайно привлекательна.
Во-первых, она понятна. Чисто технически. В отличие, скажем, от туманной идеи «самореализации» — тут совсем неясно, что требуется делать и откуда начинать. Или — тем более, от идеи «служения человечеству».
Во-вторых, один раз отстрелялся — всю жизнь свободен. Тебе больше никогда не придётся думать о смысле жизни, потому что любого, кто тебя посмеет о нём спросить (в том числе — на случай приступа рефлексии — себя самого), теперь можно глубокомысленно ткнуть носом в широкую коляску с ГОСТовской двойней и патетично заявить: «вот мой смысл жизни». Его с лихвой хватит до самой гробовой доски. Теперь можно никогда не читать книг, потому что теперь все силы уходят на «смысл жизни», а значит, теперь не до глупостей. Теперь ты вечно занят тем, что официально провозглашено высшей ценностью, а значит, имеешь право на освобождение от всего остального: от размышлений, поисков, вопрошания о себе и мире, а также прочих малопонятных и трудных вещей.
Теперь можно просто взять и навсегда снять обременительный вопрос о собственном человеческом проекте, потому что отныне он состоит в том, чтобы подготовить базу для человеческого проекта своего ребёнка — пусть сам потом разбирается со своим. Однажды ужаснувшись глобальности того, что значит прожить человеческую жизнь, можно навсегда убедить себя в том, что совершенно необязательно разрабатывать собственный тип отношений с миром, собственные способы его переживания и понимания, собственные способы осознания себя в истории и обществе — среди всего того сложного и прекрасного, что уже создано человечеством. Всё это ищет быть увиденным и понятым, но обречено почти никогда не выпадать из регистра семейных развлекательных походов в музей — «для досуга и общего развития» (это в лучшем случае). Всё это не нужно. Главное – продлить свой род. Как если бы о биологии вообще можно было бы говорить в терминах смысла.
Людей, полагающих себя достигшими истины, опасался ещё Сократ. Люди, находящие завершённым свой жизненный проект, убеждены, что достигли истины. Особенно на фоне тех, кто следовал другим жизненным сценариям. Эта установка особенно предсказуема и тверда в периоды, когда других способов самоутверждения в существующих общественно-экономических условиях крайне мало. Например, в периоды галопирующей инфляции и систематической невыплаты зарплат приятно быть уверенным и чувствовать себя состоявшимся хоть в чём-то. Пусть я не могу путешествовать по миру, но зато я состоялся как личность: у меня двое детей, и по крайней мере в этом я преуспел, а значит по части главного у меня всё в порядке, остальное — приложится.
Кроме того, в обществе, где большая часть работающего населения так или иначе подвергается всевозможным лишениям, унижениям и дискриминации, приятно быть хотя бы в чём-то — непререкаемым авторитетом. Сторонники семьи это хорошо знают. Здорово, когда на тебя — на которого только что орал начальник, с благоговением смотрит твой ребёнок, а лучше — ещё и жена. Это для начальника ты дурак и кругом виноват, а для них ты — самый лучший и умный. А если они вдруг начинают в этом сомневаться или перестают это выказывать — ты знаешь, что делать. Впрочем, сохранять этот образ несложно. Чтобы казаться умным своему ребёнку, напрягаться нужно не слишком сильно. Скажем, для этого совершенно необязательно в чём-то разбираться. Достаточно просто умничать и цитировать жёлтые газеты — про НЛО, британских учёных и масонский заговор сойдёт.
Для младенца любой взрослый — мудрец. И взрослые это хорошо знают. Это знают даже двадцатилетние мамы: как упоённо они тайком от всех играют роль единственного проводника в мир языка и смыслов для своих годовалых младенцев. Как приятна для них педагогическая роль, не доступная им на более высоких уровнях. В мизогиничном и патриархальном обществе их самих воспринимают как детей, с их мнением никто не намерен считаться, они не могут претендовать на компетентное высказывание. Да и не планируют его делать. Потому что легче сразу создать новый универсум, из которого ты всегда будешь выглядеть большой, умной и значимой, чем надрываться в обществе, которое в тебя заведомо не верит, чтобы спустя годы, возможно, приобрести, наконец, компетентность хоть в чём-то, кроме быта. Одним словом, ребёнок позволяет любому взрослому чувствовать себя духовным и интеллектуальным авторитетом — нужным, значимым, состоятельным, а значит — чувствовать хоть какую-то почву под ногами.
Всё это не было бы проблемой, если бы не одно «но». Семья, повсеместно заявляющая о себе как о цели, в действительности становится лишь средством. И притом не только для государства, использующего её, по выражению Фуко, как поставщика кадров, как пункт переработки индивидов для дальнейшего их использования инстанциями дисциплинарной власти1. Семья подспудно становится средством для самих членов семьи.
Она позволяет поставить точку в вопросах собственного становления и поисков; снять с себя ответственность за собственный человеческий проект и малодушно поместить категорию смысла в другого человека (в своего ребёнка); она позволяет считать себя живущим в истине и судить с позиции этой истины всех, кто её не разделяет. Она освобождает от бремени размышлений и развития, через встраивание в нормативный всенародный сценарий. Наконец, она служит идеальным средством для самоутверждения и для осуществления общего на всю страну смысла жизни. Между тем, формулировка этих проблем только кажется пустой экзистенциалистской болтовнёй.
Всё чаще на улицах города можно видеть молодых мам, которые громко матерят или даже бьют своих крошечных детей, не стесняясь общественности. (Можно представить, сколькое скрыто от её глаз). Радостно сдав экстерном экзамен на смысл жизни, и получив от общества утешительный приз в виде знака состоятельности «мама», они, похоже, забыли подумать о том, что с этим смыслом делать дальше, и, тем более, о том, как «выстраивать» другого, не «выстроив» для начала себя; как работать с чужим проектом, не разобравшись со своим собственным.
Исступление, с которым они подвергают ругани и побоям своих младенцев в магазинах, на детских площадках, на улицах — выдаёт в них растерянность и ужас перед реальностью другого человека, реальностью другого типа рациональности. А между тем, даже минимальное изучение этих проблем могло бы избавить их от этого отчаяния. Либо от желания заводить ребёнка на данном этапе жизни.
Однако общественная мораль требовательна. И рожать принято неосознанно — как в природе. (В этом смысле общественная мораль ещё и противоречива: она требует совпадать с природой или выпадать из неё в зависимости от ситуации).
Основным следствием неосмысленного родительства предсказуемо становится рост жестокости и домашнего насилия. Снижение возраста родительства и одновременное продление инфантильности молодых людей с помощью молодёжной массовой культуры, снижения стипендий и других культурных и экономических факторов — повышают процент семей с такими проблемами. Травматичность взросления в таких условиях не вызывает сомнений. Отношения между детьми и родителями при таком раскладе обречены на то,чтобы наполняться страданием и отчуждением.
Для родителей — потому что они рассчитывали с помощью нехитрого производства младенца заполнить ячейку «смысл жизни» и «отстреляться» на этот счёт, чтобы спокойно пребывать в чувстве обретённой истины, а получили — отдельного человека с собственным характером, мыслями и чувствами. Обычно — не совпадающими с ожиданием родителей. Для детей — потому что они призваны служить средством для заполнения родительских экзистенциальных дыр. И, скорее всего, всё, что будет в них выходить за пределы этой задачи, будет вызывать раздражение и патерналистскую агрессию. В этом смысле они будут обречены на одиночество перед лицом большого и сложного мира — вместе со всеми его проблемами, катастрофами, искушениями, вызовами и информацией. Особенно когда папа в лучшем случае считает, что его участие в жизни ребёнка ограничивается его материальным обеспечением, ролью авторитета и наказаниями, а мама способна на эмпатию и «проводничество» только пока младенец ещё похож на куклу и не вербализуется никаким специфическим образом. Этот нехитрый механизм отчуждения лежит в основе круговой поруки патриархальной инерции, задающей способ бытия семьи в российском обществе.
В итоге семья становится той очаровательной приманкой, которая, с одной стороны, торжественно и легитимно служит общенациональным смыслом жизни, но, с другой, таит в себе многовековую обречённость на инерцию одиночества и отчуждения. Это — хорошо известно политическим и экономическим элитам, задающим концептуальные и эстетические тренды в рекламе и пропаганде. Именно это знание становится залогом их самосохранения и безопасности — даже в самых шатких социально-политических обстоятельствах.
В самом деле, принцип «разделяй и властвуй» никогда не переставал вдохновлять сильных мира сего. В этом смысле пропаганда индивидуализма приносит им самые разные аппетитные плоды.
С одной стороны, чем больше детей в семье, тем меньше вероятность, что родители решатся отстаивать свои права на что бы то ни было: на своевременную выплату зарплаты, на бесплатные медицину и образование, на соблюдение работодателем ТК, на человеческое достоинство — даже когда поводов для протеста с каждым днём становится всё больше. Ведь нужно гасить кредит и нужно кормить детей. Трудно решиться на гражданский жест, когда на тебе лежит ответственность за выживание твоей семьи — главного смысла твоей жизни. Именно к этой ситуации когда-то было обращено старинное воззвание «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Но выхолощенность этих слов на постсоветском пространстве — не позволяет услышать и понять их из современности. А новых — ёмких и понятных — так и не появилось.
С другой стороны, сама идея гражданского жеста подчас становится невозможной в условиях культа индивидуализма: ограничивая пределы значимого своей семьёй, человек утрачивает возможность увидеть реальные социальные, экономические и политические основания собственных проблем. Они остаются доступными ему в высшей степени поверхностно, феноменально, и только в той мере, в какой буквально и наглядно отражаются на быте его семьи. Экономика, политика и общественные процессы мыслятся обыденным индивидуалистическим сознанием как природные стихии, размышление над которыми бессмысленно и даже опасно. Категории, выходящие за пределы семьи, таким сознанием отметаются в лучшем случае как излишние, в худшем — как враждебные. И тогда эта позиция грозит нарушить своё традиционное соглашательское безмолвие испуганным и угрожающим осуждением тех, кто в осмыслении происходящего покинул пределы семейного дискурса и обратился к поиску причин происходящего: трудящиеся начинают осуждать протест трудящихся, угнетённые обличают протест угнетённых, дискриминируемые возмущены протестом дискриминируемых.
Таким образом, в-третьих, сознание, не способное помыслить в качестве счастья что-то кроме семьи, предельно толерантно к несвободе. А к ревнителям свободы — наоборот. Ведь они хотят чего-то ненужного. В лучших традициях антиутопий, такое сознание склонно желать только того, чего желать официально разрешено, и потому преобладание такого типа сознания гарантирует, что большая часть преступлений против человеческой свободы попросту не будет замечена. Поскольку под свободой будет пониматься только свобода иметь семью, жильё и работу, а это будет не только разрешено, но и обязательно. Более того, такое сознание неплохо заточено под полицейскую функцию — на предмет искоренения в обществе всевозможных опасных людей, которым для ощущения свободы недостаточно семьи, колбасы в холодильнике и герани на окне.
Мария Рахманинова
1Фуко. Психиатрическая власть.
]]>
В книге представлен ряд важнейших тем феминистской повестки.
Проблемы проституции рассматриваются с позиций социалистического дискурса в диапазоне от анархизма до троцкизма. Этот анализ позволяет увидеть, насколько неотъемлема критика проституции для социалистических учений, и насколько непоследовательна и чужда социалистической теории апология этого вида эксплуатации.
|
В книге представлен ряд важнейших тем феминистской повестки. Проблема порнографии представлена с позиций современного левого дискурса. В статье рассматривается генеалогия этого феномена, а также предлагается его социалистическая критика как продукта капиталистических отношений и власти. Порнография представлена здесь как система отчуждающих телесных практик, характерных для консервативного общества с табуированной телесностью и подавленной сексуальностью. Проблема любовных отношений между мужчиной и женщиной показана с позиций различных левых авторов как проблема распределения власти человека над человеком, власти капитала и государства над наиболее интимными формами человеческой коммуникации. Идеология императивного материнства рассматривается как специфическая политика современной России, выстраивающая определённый тип социальности, и навязывающая один на всю страну “истинный” сценарий бытия, за пределами которого россиянки вообще не должны быть в состоянии ничего помыслить. Женщина здесь становится полем сражения политических сил. Консервативная и фундаменталистская критика абортов разоблачается как прибегающая к грубой софистике и не способная к логической последовательности.
Также в книге рассматривается проблема авторитарной капиталистической эстетики, в существенной степени предопределяющей повседневное поведение людей в обществе и их способ мыслить собственные тела, а также особые способы и режимы их бытия. В Москве книгу можно приобрести в магазине “Циолковский”, а также заказать на сайте макгазина. Презентация в Питере пройдёт 7 ноября в ДК Розы , после чего книгу можно будет приобресв магазине “Все свободны”. Авторка: Мария Рахманинова– специалист по социальной философии, кандидат философских наук, автор ряда активистских фотопроектов. Родилась в Москве в 1985 г, в сферу ее научных интересов входят политические теории, движения и идеологии, гендерная теория, искусство. В своей книге она показывает, что продажа и эксплуатация женского тела не только формируют самую грязную и жестокую индустрию, но и цементируют, и олицетворяют всю дегуманизирующую рыночную систему вместе с ее обязательной консервативной подкладкой.
|
]]>
Мы «Sisters Uncut». Мы вместе с самоопределившимися женщинами, которые живут под угрозой домашнего насилия и которые оказались его жертвами. Мы против угрожающего жизни сокращения финансирования в сфере помощи жертвам домашнего насилия. Мы против жестких мер.
В Великобритании в среднем две женщины в неделю погибают от рук настоящего или бывшего партнера. Сокращение финансирования затруднит для женщин возможность уйти от жестоких мужчин и жить в безопасности.
Безопасность не является привилегией. Правосудие не может быть роскошью. Меры жесткой экономии являются идеологическими, но сокращение финансирования в сфере домашнего насилия является фатальным.
Жизненный опыт каждой женщины уникален; будучи приверженками «теории пересечений» (интерсекционализма) в феминизме, мы понимаем, что опыт каждой женщины, пережившей насилие, зависит от ее расы, класса, состояния здоровья, сексуальной ориентации и иммиграционного статуса.
Для женщин бегущих от насилия захлопываются все двери. Убежища закрываются, юридическая помощь сокращается, социального жилья все меньше, а арендная плата за частное жилье является грабительской.
Кроме того, местные органы власти распродают контракты службам, которые реализуют их при скудном финансировании – ставя под угрозу безопасность жертв насилия и ухудшая рабочие условия тех, кто работает с женщинами, пострадавшими от насилия.
Для тех, кто стоит у власти, наше сообщение таково: сокращение финансирования — это проявление сексизма, вы думаете, что сможете выйти сухими из воды, потому что вы нацелились на людей, которых считаете беззащитными.
Мы это те люди, мы женщины и вы не заставите нас молчать. Мы едины и боремся вместе, и вместе мы победим.
Требования
• Больше никакого сокращения финансирования в области домашнего насилия
• Восстановить финансирование, которое было сокращено
• Надежное финансирование служб, работающих в сфере домашнего насилия, они должны быть обособлены на государственном уровне
• Местные власти, для того чтобы в полной мере удовлетворять требования своих жителей, должны признать, что разные женщины имеют разные потребности
• Гарантировать доступ к юридической помощи для женщин, переживших домашнее насилие
• Обеспечить доступ к безопасному и надежному социальному жилью для женщин, которые не могут сбежать из дома по-другому
• «Комнаты страха» (скрытые комнаты в доме, где можно спрятаться в случае непредвиденной ситуации) не должны облагаться «налогом на спальню», как пустующие комнаты
• Безопасность не может зависеть от иммиграционного статуса; нужно расширить доступ к социальному жилью для женщин, которые не могут обратиться за помощью к общественным фондам
Перевод: Катерина Бармина (г Екатеринбург)
]]>
Несмотря на официальный законодательный запрет, быть уволенной во время декретного отпуска или после родов в Боснии-и Герцеговине очень часто остаётся безнаказанным.
Увольнение женщин, только что ставшими матерями — чаще всего незаконно и не гуманно. Вдобавок, подобные практики губительны для и так уже оставляющей желать лучшего демографической ситуации в этой в этой бывшей Югославской республике.
На себе это испытала собеседница с боснийским новостным порталом Klix.ba, согласившаяся поделиться опытом, но пожелавшая остаться неизвестной.
Материнство или работа.
Работая в компании одного из операторов в стране, женщина заранее знала, что будет уволена, и поэтому уже много лет подряд откладывала беременность, несмотря на желание родить ребенка. Её срочный трудовой договор был продлён на четыре года.
“Я ушла на больничный и родила. Действие контракта за это время истекло, я сразу же оказалась без работы.”
Похожие ситуации происходят в стране и с беременными. Злоупотребление срочными трудовыми договорами и нежелание принимать женщин на официальную и постоянную работу никак не идут будущим матерям на пользу.
Продление срочного трудового контракта бывшей сотрудницы успешной частной фирмы в Сараеве отменили сразу же после того, как работодатель узнал о её беременности. И без каких-либо объяснений. Несмотря на свою отличную репутацию в фирме, разочарованная и не имеющая возможности защитить себя женщина оказалась на улице.
О таких участившихся практиках подтвердил адвокат и эксперт по вопросом трудового права Хакия Куртович, подчеркнув, что сам закон обязан защищать матерей c постоянной занятостью.
“Работодатели ищут и находят любые возможности, поэтому как только узнают о беременности женщины — моментально объявляют об излишке сотрудников, потребности в сокращении, и увольняют будущую мать. В большинстве случаев, суд не признает законность таких увольнений и возвращает женщину на работу, потому что подобные решения работодатель обычно принимает без необходимой для увольнения и сокращения процедуры, чётко описанной в законодательстве.”
Злоупотребление срочных трудовых договоров
Но найти лазейки в законе не так уж и тяжело, особенно если дело доходит до срочных договоров, не защищающих даже обычных сотрудников, а уж тем более беременных и рожениц.
“Работодатели принимают незаконные решения и наказывают сотрудниц, пожелавших стать матерями.”
Вместо вознаграждения в стране, в которой демографический кризис якобы является одним из приоритетов правительства, бесправные молодые матери остаются без работы, в сложной ситуации и без защиты, которую должно было гарантировать трудоустройство.
Ясминка Джумхур, уполномоченная по правам человека в БиГ, называет это одной из главных причин остановить злоупотребление срочных контрактов. Одним из предложений является доклад о праве на льготы по беременности и родам для Парламента страны, указывающих на возможные решения этой серьезной для женщин и всей страны проблемы. По словам Джумхур, от беременных женщин уже давно поступает огромное количество жалоб об отказе работодателя продлевать контракт после новостей о беременности.
“В таких случаях мы будем действовать индивидуально: изучать, были ли злоупотребления, заполнялось ли рабочее место после увольнения, систематизировано ли оно. Проверяться будет период действия срочного контракта, а также наём другого сотрудника во время беременности женщины. Если вышеописанное будет доказано — будет доказана и необходимость в работнике на этом рабочем места, а вместе с этим и необоснованность увольнения.”
Судебная защита
До увольнений доходит и после официальной договорённости о декретном отпуске. Так, успешный экономист, несмотря на контракт и полном рабочем дне, осталась без работы сразу после возвращения с декретного отпуска.
Через похожий опыт прошла и жительница Сараева Ясмина Аблакович Кабасай, два года работавшая в книжном магазине в боснийской столице. Отношение к ней изменилось после новости о беременности — работодатель высказал своё “разочарование в решении женщины родить ребенка” и уволил сотрудницу сразу после родов.
“Судебный процесс — единственный способ получить защиту в Боснии и Герцеговине, поэтому хотелось бы, чтобы пострадавшие отстаивали свои права. Суд в значительной степени пока ещё защищает права категорий, принимавших решения в соответствии с законом, а закон запрещает увольнение матери во время или сразу после декрета. Поэтому нужно обращаться к юристу. Работодатель будет вынужден вернуть женщину обратно и принимать решения в соответствии с её рабочим и правовым статусом, образованием и рабочими местами в компании.”
Жаловаться на демографический кризис в таких ситуациях — странное дело, учитывая, что подобные практики и являются одной из его главных причин. Вместо защиты беременных и матерей для стимуляции рождения — женщины встречаются с барьерами и оправданным страхом остаться без работы. В Боснии и Герцеговине уже несколько лет подряд замечен отрицательный темп роста населения, вызванный, в первую очередь, и огромным количеством смертей, превышающих рождения.
__________________________________________________________
]]>
…Смотрел я на днях после полуночи Шоу Ивана Ивановича на сербском Первом ТВ. Есть у Ивана этот обычай — сесть посреди ночи в телестудии и рассказать анекдот. Знаете, говорит, что с 1995 года увеличилось число босниек, которые родили детей до пятнадцати лет? Ну? Ну а потом, говорит, нам утверждают, что «голубые каски» ООН там ничего такого не делали
Глупая шуточка юмориста и ведущего ТВ стала одной из наиболее обсуждаемых в балканском регионе. И рассказал её, твою мать, не официант в харчевне на железнодорожном вокзале, а один из самых известных ведущих сербского телевидения. И пошутил он не в баре, а в телестудии, не на каком-то там сельском канале среди ночи, перебирая колоду карт, а на национальном канале прайм-тайм, на одном из самых популярных телешоу, в котором участвовали такие люди как Томислав Николич, Елена Карлеуша, Александар Вучич и Харис Джинович.
Шуточку и гниду, которая её рассказала, уже обсудили все, кого это только касалось и кого вообще спрашивали, а «Ассоциация женщин-жертв военных изнасилований» даже подала заявление в суд. Дело только в том, что из-за разразившегося скандала все забыли главное в этой истории — а это ответ самой гниды на его небольшую фашистскую оплошность.
Получилось вот как: Иван Иванович — бездарный и тупой, как и все шовинистские гниды — не умеет рассказывать анекдоты. Как известно, самые плохие анекдоты — не те, что фашистские, расистские и шовинистские, а те, которые затем приходится объяснять публике. А худшие среди этих те, которые затем объясняют юристы и официальные представители. Департамент по связям с общественностью Первого ТВ уже на следующий день разъяснил шутку о боснийсках и «голубых касках»: «Мы не хотели оскорбить кого-либо и сожалеем, если были неправильно поняты. В шутке изнасилование не упоминается.»
Стоп! Но если «изнасилование не упоминается» — а ведь по сути оно и не упоминается — то тупая шутка Ивана Ивановича не о малолетних изнасилованных боснийских девочках, а о развратных боснийских девочках, которых, судя по официальному ответу Первого ТВ, и насиловать не нужно! Они и так уже за шоколадку или деньги заскочили в казармы СООНО. Таким ответом Первое ТВ оправдывается не перед оскорбленными женщинами, а в первую очередь перед «голубыми касками» — их ведущий, видите ли, был неправильно понят! Он и не говорил, что члены СООНО насиловали малолетних босниек. Судя по его ответу, малолетние боснийки просто-напросто были шлюхами.
Был бы я директором Первого ТВ, идиоты из Департамента по связям лишились бы мест ещё до Ивана Ивановича. Первое ТВ, всё-таки, не местное телевидение какого-нибудь Драгана Марковича Пальмы. Это серьезный телеканал со своими франшизами по региону от Словении до Румынии, транслирующийся спутником по всему миру. И уволили бы их не потому, что владелец телеканала — гуманист, который терпеть не может шовинизм, а хотя бы из-за возможных штрафов, бойкота зрителей, давления общества и финансового ущерба. Поэтому телеканал транслировался бы на частоте «полное неприятие шовинизма».
Но частота Первого ТВ оказалась другой. В Сербии нет необходимости увольнять или что-то делать. Есть лишь финансовый риск от результатов слабоумных шуток, поэтому, после одной из таких, серьезная иностранная компания принесла свои извинения серьезным «голубым каскам», ведь вероятность финансового и политического риска куда выше вероятности увольнения Ивановича. Доказательством этого является бродячий цирк Воислава Шешеля — ещё одного сербского стендап-комика, недавнее решение Гаагского трибунала вернуть его обратно в Гаагу, и быстрая реакция сербской власти. Один из министров заявил, что «в этом цирке сербская власть участвовать не будет», а другой попросил оставить всё как есть, потому что возвращение Шешеля в Гаагу приведёт к «большому несчастью.»
Никакого «большого несчастья» ни с Шешелем, ни с Иваном Ивановичем конечно не произошло. Что было, то было! Давай лучше в ресторан на реке Сава, оставим прошлое позади и будем смотреть в будущее! Прошлое обычно мрачное и неизведанное. Лучше всех это знает Иван Иванович. Точнее, лучше всех он этого НЕ знает. Иванович, обращаясь через Твиттер, в отличие от своих работодателей, извинился перед всеми. Цитирую: «Прошу прощения у всех, кто был оскорблен моим пятничным высказыванием», — и затем, как истинный гуманист, добавил: «я убежденный противник войны и насилия. После чего объяснил свою шутку: «очевидно, я мало что знаю о Боснии и Герцеговине»
Гниду можно понять — Босния вам не Албания, о которой наш «убеждённый противник войны и насилия» очевидно знает намного больше, ведь в том же Твиттере называл албанцев «чернью албанской». Впрочем, в ту же пятницу он мимоходом бросил шутку и в сторону албанской певицы Блеоны Керети, родители которой, как он прочитал в одной из газет, не выходят от стыда не улицу, и пришёл к выводу, что «и правда немного стыдно, когда ваша дочь — албанка».
Действительность в Боснии и Герцеговине на самом деле тяжкая и мутная. Никогда не знаешь кто в этой берлоге с кем и против кого. Кто кого убивал, кто кого насиловал, кто кому платил. Босния далеко, было это всё давным-давно. Даже убеждённые противники войны и насилия могут облажаться.
А потом нам утверждают, что сербы там «ничего такого» не делали…
05.12.2014
Перевод: Ева Ерцег Проет: Soc-Fem
]]>