О пересечении гендерных и классовых стереотипов, на котором и держатся социальные механизмы неравенства.

Представим, что некая группа А – феодалы. Они живут за счет труда группы Б – рабов, крепостных, крестьян и пр. Пока продолжаются их отношения, группа Б будет содержаться в рабстве при помощи социальных норм, ожиданий, вознаграждений и насилия.

И хотя многие из тех, кто принадлежит к группе А, отрицают человеческие качества группы Б, между этими двумя группами нет фундаментальной разницы, поэтому их позиции в системе отношений можно изменить на полностью противоположные. Группа Б, прибегнув к насилию, могла бы принудить группу А к труду и заставить ее постоянно работать. Легко представить, что мир перевернулся с ног на голову — многие люди используют этот мощный образ в качестве метафоры радикальных перемен.² Или классовые иерархии могут быть опротестованы и разрушены извне. Появится группа С, захватит земли, заберет фабрики и деньги, и станет эксплуатировать как группу А, так и группу Б.

Власть предержащие в том или ином классовом обществе всегда уязвимы для низового протеста. Если тем, кто находится в группе А, нужно эксплуатировать группу Б, то они должны найти способ воспроизводства иерархии и своих притязаний на господство. Кроме того, им придется найти способ передачи своих привилегий и неравно распределенной доли земли или благ следующим поколениям.

Однако доказательства своего привилегированного положения, которые выдвигает группа А, выглядят подозрительно, потому что в них действительно не все гладко. Группа А может заявить о том, что обладает более длительной историей, более добрым именем, более развитым умом, более светлыми волосами или говорить о своей богоизбранности. Но каждая из этих характеристик относится к культуре и является переменной величиной. Это означает, что такие характеристики могут быть усвоены, их можно скопировать, переосмыслить, украсть или присвоить.³ В конце- концов, каким образом блондин оказывается блондином? Относятся ли к блондинам крашеные блондины и блондинки? Насколько хорошо нужно знать классику или насколько высоким ростом надо обладать, чтобы этого было достаточно? Характеристики, которые объясняют и оправдывают неравенство, сомнительны и носят неопределенный характер, и чтобы они стали казаться естественными, их надо освободить от свойственной им условности. Различия между А и Б должны быть представлены как нечто важное, неизменное и устойчивое. Именно здесь появляется необходимость в оправдании гендера, как требовалось оно всегда на протяжении всей истории классового общества.

Гендерное оправдание
Наше рассуждение начинается с идеи о том, что социальное неравенство в классовых обществах основано на условных различиях между людьми, в первую очередь насаждаемых с помощью насилия. Но самого по себе насилия никогда не бывает достаточно для того, чтобы закрепить неравенство на довольно продолжительное время. Поэтому это неравенство должно быть тонко обработано идеологией, чтобы воспроизводить хотя бы уже существующее общественное согласие. Из-за того, что неравенство условно, те, кто оказывается благодаря ему в выигрышном положении, должны сделать так, чтобы неравенство выглядело очевидным, нормальным и правильным. И, как мы уже предполагали, это делается с наибольшим успехом, когда неравенство представляется как нечто предельно и абсолютно «естественное». Ложь должна приобрести глубину, чтобы быть убедительной, а гендер имеет дело с глубинными вещами. Так, гендерное неравенство – между женщинами, между мужчинами, между женщинами и мужчинами – идеально подходит для натурализации и поддерживания классового неравенства. Это именно то, чем занимается гендер.

Как любой опыт гендер имеет конкретное воплощение. Именно так гендер приносит неравенство в наиболее интимную и оберегаемую сферу нашей жизни. Гендер сообщает о всех наших интимных связях, о том, что происходит в постели, за завтраком, везде, ежедневно, о каждом шаге, который каждый из нас совершает в качестве супруга, партнера, родителя и ребенка, брата и сестры, друга и любовника. Мы все постоянно переживаем гендерное неравенство. Оно пронизывает наше тело, нашу сексуальность и наши социальные практики.⁴

В любом месте и в любое время культурная привычка гендерного дифференцирования действует на ребенка еще до того момента, как он или она появляется на свет и далее на протяжении всей жизни.⁵ Мы занимаемся любовью, впуская другого в свое тело, рожаем детей, кормим их и пьем материнское молоко. И в то же время наши слова, наш молчаливый взгляд и движения могут воспроизводить гендерное неравенство как часть того, что мы больше всего ценим и любим в самих себе: «Мои мать и отец любят друг друга, и они любят меня. Я хочу вырасти, чтобы быть таким же мужчиной, как мой отец».

Будучи укорененным таким образом, гендерное неравенство представляет собой короткий этап на пути принятия всех типов институционализированного неравенства. Или, говоря иными словами, неравенство на рабочем месте или где-либо еще было бы куда менее допустимо, если бы у людей был опыт ежедневного переживания равенства в рамках интимных сексуальных и семейных связей. Если бы было радикальное несоответствие между тем, как люди переживают равенство и неравенство в различных социальных условиях, сопротивление неравенству получило бы более широкое распространение, оно было бы проще и было бы направлено на тех, кто занимает привилегированное положение в иерархических обществах.

Чтобы казаться постоянным и непреложным в классовом обществе, классовый статус должен быть передан другим. Здесь опять крайне важен гендер. Родительский статус и родственная связь предоставляют реальное оправдание процесса передачи классового неравенства за счет наследования имущества и денег, а также за счет преемственности статуса раба, слуги или рабочего.

Гендерные стереотипы и классовая иерархия
Сегодня в Европе и на Американском континенте наше переживание гендера и неравенства формируется за счет мощного набора стереотипов. То, как они работают, и есть то, как наше гендерное неравенство становится глубоко усвоенным (натурализуется). Все мы знаем, что в тот момент, когда мы ставим стереотип под сомнение, мы сразу же видим те противоречия, которые ему надлежало скрывать. Но слишком часто нам не хватает смелости поставить под вопрос те стереотипы, которые в конечном итоге и являются рычагами власти. В наши дни, к счастью, легко увидеть, как оскорбление на почве расизма притесняет личность и что оно представляет собой агрессивное действие и грубое применение власти. Сексизм устроен точно также, но из-за того, что гендерные различия в большей мере усвоены (натурализованы), зачастую это сложнее заметить. В Европе и на Американском континенте господствующий класс и капиталистическая идеология веками манипулировали некоторым количеством мнимых универсалий, чтобы поделить мир на неравные части. Всем нам они хорошо известны. Загвоздка в том, что они соотносятся друг с другом так же, как мужчины и женщины:

• сильные по отношению к слабым

• рациональные по отношению к эмоциональным

• активные по отношению к пассивным

• культурные по отношению к природным

• публичные по отношению к семейным

• производящие по отношению к воспроизводящим⁶

• взрослые по отношению к детям

• трудоспособные по отношению к нетрудоспособным

• гетеросексуальные по отношению к гомосексуальным

• высший класс по отношению к рабочему классу

• богатые по отношению к бедным

• белые по отношению к темнокожим

• цивилизованные по отношению к диким

• западные по отношению к восточным

• современные по отношению к традиционным

• христианские по отношению к мусульманским и т.д.

Эта идеологическая структура – чрезвычайно мощный инструмент, потому что она допускает бесконечное присоединение и перестановку элементов, что заметно во многих изменениях, которые она пережила в течение долгого времени. Из-за того, как легко перейти и перескочить с одного набора параллельных категорий на другой, пристрастное отношение в пользу мужчин может работать в пользу белых, взрослых, гетеросексуальных, здоровых и крепких, а также в пользу господствующего класса, Западной империалистской идентичности. Поэтому когда гендер жестко обозначен, чтобы указывать на глубоко усвоенное неравенство между мужчинами и женщинами, он может автоматически служить усвоению (натурализации) существенного неравенства где-либо еще.

Взаимосвязи между различными стереотипами функционируют сложным образом. Например, в США взрослые мужчины-рабы вызывали страх из-за якобы своей иррациональности – как у женщин. Тем не менее, будучи сексуализированными и опасными гетеросексуалами, в дальнейшем они, как ни парадоксально, были стигматизированы как группа «мальчиков», чья трудовая повинность и угнетение закончились.

Точно также достаточно современный Западный сексизм феминизировал мужчин-гомосексуалов. Но этот сюжет приобретает интересный поворот: женщины-лесбиянки часто представляются маскулинными, потому что идея гетеросексуальности в доминирующей идеологии зависит от принятия мужской точки зрения. Таким образом, гетеросексуальность стала означать «сексуальные отношения с женщинами». В то же время, существует и другая вариация на тему: ученые, занимающиеся изучением мозга, не могут решить, более или, может быть, менее маскулиннны мужчины-гомосексуалы из-за того, что имеют сексуальные отношения с мужчинами.⁷ Развивая эту тему дальше, можно заметить, что спортсменкам-лесбиянкам, по-видимому, легче совершить каминг-аут, чем спортсменам-гомосексуалам, вероятно, из-за того, что, как пишет Хэдли Фриман, «от них не ждут женственности, а скорее мужественности», в то время как мужчин-гомосексуалов «считают непривлекательными, похожими на девочек, женственными» – другими словами, это образ противоположен тому, как люди представляют себе мужчин-атлетов.⁸ Бинарная конструкция связанных между собой стереотипов сильна благодаря своей податливости. В любых условиях она может обосновать фактически любой имеющийся стереотип. Это усложняет процесс постановки любого стереотипа под вопрос, потому что сомнение в одном из них может привести к сомнению во многих других, а это может поставить под революционную угрозу всю картину мира и общество, в котором вы живете.

Нэнси Линдисфарн, Джонатан Нил

Полный оригинал статьи можно найти в 139-м номере журнала Международный социализм за 2013-й год.

Перевод: Марина Симакова.